Рождённый в семье охотницы и ремесленника клана Лавеллан, Маханон рано проявил свой магический талант. Ему не было и полных семи лет, когда это случилось. В сильную грозу, заставшую клан в дороге, он, упрямый и непоседливый ребенок, сбежал из аравеля прямо под хлеставший снаружи дождь, навстречу грохочущему грому и без конца сверкающим молниям. Его манило туда, словно его звала стихия, и хотя сам Маханон не помнит об этом ничего, но мать не раз делилась с ним воспоминаниями о том страхе, который пережила, увидев своего сына далеко за опушкой леса в окружении нескольких шаровых молний. Говорила, что он смеялся и радовался, словно по руке его полз не смертоносный заряд, а пушистый ласковый кролик. Магия, ещё не знающая правил, но освобождённая фантазией и наивностью ребёнка, обуздала энергию стихии, как объяснила потом Хранительница Дешанна. “Мы никогда не сможем постичь всей сути наших сил,” — говорила она недоуменно моргающему Маханону, в задумчивости качая головой.

Так Маханон стал её учеником — и гостем в собственном доме. Он жил и рос под неусыпным присмотром Хранительницы клана, в её аравеле, где эльфийка долгими вечерами объясняла ему, что он видит, слышит и ощущает, и почему именно так. Где она показывала ему свою магию, где учила секретам мастерства, где он просыпался в холодном поту от видений из Тени. Откуда он вышел совсем другим, рано повзрослевшим и ощутившим на своих плечах степень ответственности, нынешней и будущей. И хотя владеющие магическим искусством пользуются у долийцев почётом и уважением, эта иная суть, по-другому идущая жизнь легла холодной пропастью между ним и остальным его миром. Маханон приходил к отцу, к матери, к друзьям, но, садясь с ними у костра, никогда не чувствовал себя по-настоящему рядом. Магия отделила его, подняла выше, и руки, протянутые к нему, оказывались протянуты с осторожностью и уважением, авансом проявленным к Первому. Он спрашивал у Хранительницы, всегда ли будет так. Всегда, с горечью кивала она. Но ты научишься с этим жить. Маханон хмурился и думал, что это последнее, чего он хотел бы.

Вместо лука и кинжала — посох ученика, вместо ножа для шкур — камни для тренировки концентрации, вместо чтения следов — секреты старой эльфийской письменности. В пятнадцать лет это казалось ему проклятием. Он не хотел быть собой, он хотел быть как те, другие, наравне ходить по тропам, выслеживать дичь, бить стрелой и приносить добычу в клан, носить на вороте мех собственноручно убитой лисицы. Это были понятные всем, ценные достижения.  Его же удивительные для Хранительницы успехи в магии только она сама и понимала, а одного её признания и похвалы было мало. Очень мало. И она запрещала ему браться за лук! Это был один из немногих запомнившихся Маханону случаев, когда Дешанна Истиметориэль Лавеллан всерьёз разозлилась на него — в третий раз поймав на том, что он берёт оружие матери и тайком уходит в лес, тратить по нескольку часов времени, как сказала Хранительница, на бесполезную ерунду.

Она, конечно, была права, тысячу раз права — но донести это до Маханона не получалось: он сцепил зубы и не желал сдаваться, с десяти шагов попадая в ствол дерева одной из двух стрел, когда сверстники могли легко с первого выстрела снять с верхней ветки белку. Не помогли ни наказания, ни разговоры с матерью, бессильной пойти против своего сочувствия к сыну, — и Дешанна зашла с другой стороны, закрыв глаза на выходки с луком и вместо этого став журить воспитанника и огорчённо цокать языком на ошибки в магических практиках, против сердца преувеличивая допущенные им промахи. Сработало как по волшебству: не в силах удержать лук и при этом не уронить посох, Маханон наконец внял чему-то похожему на голос разума и вернулся к своим методичным занятиям, пристыженно делая вид, что ничего такого не было, и избегая смотреть Хранительнице в глаза. Впрочем, царапина на душе всё равно осталась — и еще несколько лет, пока Маханон не повзрослел и не обрёл уверенность в своих собственных способностях, он при любом удобном случае искал возможности взяться за стрельбу. Уже не ради успеха — но в поисках того успокоения, которое получал, слушая скрип древка и натягивая тетиву раз за разом, стреляя, пока руки не начинали дрожать. Он очень хотел быть сильнее.

Особенно это было важно ему из-за Элланы. Маханон отчаянно желал быть ей интересным, видеть ее улыбку обращенной к себе; они дружили, и она действительно смеялась вместе с ним… как с одним из многих. Дружелюбная, светлая, она была мягка и приветлива со всеми, никак не выделяя Маханона. Ведь был ещё Дерран, ученик мастера луков, Эврис, помощник своей матери, смотрительницы галл, и главное — лучший молодой охотник Шадайенн. Непримиримое соперничество между ним и Маханоном накалялось день ото дня. Шадайенн насмехался над магом за то, что тот не был так быстр и ловок, за то, что казался ему жалким слабаком, за то, что Хранительница запретила ученику использовать магию для мелкой мести, и он слушался. Соперничали они и за Эллану — наверное, даже главным образом за неё, сделав невольной третейской судьей в своём бараньем столкновении. Но она не спешила выбирать сторону, оставаясь добра к обоим. Маханону всё равно казалось, что Шадайенну она улыбается мягче и охотней, чем ему. Конечно, ведь он старше, сильнее и даже немного выше не такого уж и маленького Первого…

Маханону потребовалось немало усилий, чтобы убедить Хранительницу провести над ним обряд нанесения валласлин раньше положенного срока. Он не мог ждать ещё полгода до лета, он клялся, что готов уже сейчас. Не это важно — важно заткнуть Шадайенна, важно опередить его, важно доказать всем и каждому, и в первую очередь себе, что насмешки и шуточки охотника — пустые слова, враньё, лишенное оснований. Наконец Дешанна согласилась. Боль, разрывавшая кожу изнутри так сильно, что всё лицо казалось содранным о камень, а глаза было невыносимо трудно держать открытыми, была ничтожной в сравнении с возможностью со сладким торжеством взглянуть в лицо возмущенного и удивленного Шадайенна, до последнего упрямо считавшего и хотевшего верить, что подготовка к церемонии для Первого — выдумка и слух.

Ни к чему хорошему это не привело. Поначалу, во всяком случае. Взбешенный Шадайенн без разрешения ушёл охотиться в запретный овраг и едва не погиб, выследив и разбудив огромную медведицу. Встревоженный не меньше прочих и не без причины считающий, что большая доля вины лежит на нём, Маханон тоже принял участие в поисках, хотя свежий валласлин всё ещё болезненно ныл при каждом касании ветерка. Вместе с мастером Араторном они и нашли Шадайенна — к счастью, ещё живого, хоть и переломанного ударом когтистой лапы. Бродившую неподалёку разъяренную медведицу не удалось отвадить и успокоить, пришлось убить. Понадобилось восемь стрел, чтобы она перестала двигаться. Благо, у мастера Араторна было время выпустить их одну за другой, пока молнии Маханона не позволяли зверю приблизиться.

Выздоровление Шадайенна заняло немало времени даже со всей лечебной магией Хранительницы. Маханон и Эллана по очереди присматривали за ним. Случившееся переломило хребет затянувшейся вражде — к тому времени, как Шадайенн встал на ноги и снова смог взяться за оружие, они с Маханоном если не стали друзьями, то хотя бы научились друг друга терпеть. Маханон первым сделал шаг навстречу и попросил бывшего неприятеля помочь ему тренироваться с посохом. Шадайенн согласился — и нетрудно догадаться, что спарринг-партнер из него получился не из мягких.

Когда он всё чаще стал видеть Эллану о чём-то подолгу мило беседующей с Шадайенном поодаль, улыбающейся и касающейся не так давно украшенной валласлином щеки охотника, сердце почти не болело. Почти. И пусть они никогда не признавали своих отношений публично, пусть прекрасная охотница оставалась в глазах многих спокойной, гордой и независимой, но клан полнился блуждающими слухами, смешками и понимающими взглядами. Ощутивший себя помехой, лишним в этом чём-то между ними, Маханон отступил в сторону, полностью посвятив себя магии и тренировкам выносливости. Ему еще столько надо было сделать... Предстояло доказать, что не только под бдительным оком Хранительницы может совладать с магией и расти в искусстве владении ею. У той появилась другая забота — клан получил ещё одного мага: в десятилетней Данире проснулся дар, и девочке остро нужны были уроки и внимание Дешанны. Больше, чем взрослому уже в свои девятнадцать Маханону. Он оставался её Первым, её учеником, он всегда приходил к ней за советом и мудростью, но во многом оказался предоставлен сам себе и своему разумению.

Не раз и не два в последующие годы он проверял себя на прочность, в одиночку посещая места опасные и зловещие, в одном из них даже столкнувшись с живыми мертвецами. Близился Арлатвен, собрание кланов, и Лавеллану безмерно хотелось блеснуть там чем-нибудь от своего имени. В прошлый раз ему было всего тринадцать лет, и собрание больше напугало его обилием чужих эльфов, бесконечно встревоженных событиями Мора. Теперь оно представлялось уникальной возможностью заявить о себе, расширить свои горизонты.

И присутствие на созванном жрицей Конклаве, обладание информацией из первых рук о раздирающем Тедас конфликте, должно было стать одним из ключей к этому достижению. Во всяком случае, так смотрел на это сам Маханон. Если бы только толстопузый корабль, единственный, на который согласились взять долийца, не задержался в пути...

Если бы он не задержался, на этом бы всё и закончилось. Но опоздание спасло Маханону жизнь — Брешь порвала небо, когда до Убежища ему оставался один дневной переход.

“Похоже, это займёт у меня больше, чем три недели…” — растерянно думал он тогда, глядя на воронку, бурлящую красками Тени.

Напуганные люди в Убежище были готовы принять любую помощь, какую им могли предложить. Даже дикие лесные эльфы с татуировками на лицах не так страшны, когда за дверью бродят демоны. Особенно пригодились познания долийца в целебных травах, умение быстро находить, правильно собирать и применять их — жизненно важное для эльфа-кочевника. Когда он думал, что никто не заметит, то тайком использовал и элементальную магию, подогревая, подмораживая и быстро перетирая сушеные листья движением камней, чтобы ускорить создание зелий. Но способности его недолго оставались тайной: в первый же организованный визит за травами во внутренние земли Ферелдена их отряд столкнулся с демоном Гнева. Ледяная магия остановила его и прогнала обратно за разрыв, но на долийца стали коситься с двойным опасением даже те, кто, казалось бы, начал ему доверять.